Попутно мы с Мордехаем рассмотрели и вероятностьпредъявления иска по поводу смерти Мистера, также выселенного незаконно, однакоего гибель предвидеть было невозможно. Взятие заложников и смерть отполицейской пули при их освобождении не считаются естественным ходом событийдаже для человека, несправедливо ущемленного в гражданских правах. Сочувствия ужюри такой случай не вызовет.

“Дрейк энд Суини”, безусловно, потребует возврата досье.Судья может согласиться с требованием. Если я подчинюсь, то автоматическипризнаю свою вину. Это лишит меня лицензии. Кроме того, свидетельства,почерпнутые из украденного досье, потеряют юридическую силу, их нельзя будетпредъявить на процессе.

Во вторник мы просмотрели окончательный вариант иска.

Мордехай еще раз поинтересовался, хочу ли я дать делу ход.

Ради того, чтобы не подвергать меня опасности, он готов былотказаться от процесса. У него была выработана целая стратегия. Мы идем напопятную, договариваемся с фирмой, она восстанавливает мое доброе имя, примерногод мы ждем, пока улягутся страсти, и вновь начинаем атаку, но уже с помощьюприятеля Мордехая, живущего на другом конце города. План показался нам сырым,едва мы уточнили все детали, и был отвергнут.

Мордехай подписал исковое заявление. Мы тронулись в суд.

* * *

По дороге я перелистал документы. Страницы на глазахналивались свинцовой тяжестью.

Самый серьезный момент процесса – прения сторон.

Вызов в суд – сильнейшее оскорбление для “Дрейк энд Суини”,фирмы, чрезвычайно гордящейся незапятнанной репутацией, основанной напреданности интересам клиента, высочайшем профессионализме иконфиденциальности.

Знаю я этот гонор: мы, гениальные юристы, никогда неопускаемся до нарушения принципов справедливости. Знаю и о параноидальномстрахе перед общественным мнением, который обусловлен чувством вины за безумновысокие гонорары. Вот откуда желание предстать людьми, полными искреннегоучастия к тем, кому в жизни не повезло.

Фирма не права, причем даже не подозревает насколько.

Брэйден Ченс наверняка сейчас молится в своем кабинете,чтобы судный день уже прошел.

Но и я не агнец Божий. Вероятно, есть шанс договориться сфирмой. Если им не воспользоваться, то очень скоро мистер Мордехай Грин будетиметь огромное удовольствие представить на рассмотрение весьмаблагожелательного Жюри дело о смерти семьи Лонти Бертон и просить у судасправедливой компенсации. А за кражу со взломом фирма с не меньшим наслаждениемпотребует для меня максимально сурового наказания – такого сурового, что идумать о нем не хочется.

Нет, дело Бертонов до суда не дойдет. Я не потерял навыкарассуждать как штатный сотрудник фирмы. Сама мысль предстать перед жюриприсяжных приводит моих бывших коллег в священный трепет. Любой ценой онипопробуют откупиться от публичного унижения.

* * *

Тим Клаузен, репортер “Вашингтон пост” и однокурсникАбрахама, ждал нас у дверей регистратуры суда. Пока Мордехай отсутствовал,передавая клерку оригинал иска, Тим прочитал копию, а затем забросал насвопросами, на которые получил исчерпывающие ответы – не все для печати.

Трагедия семьи Бертон стремительно превращалась в самоеяркое социальное и политическое событие в жизни округа за последнее время.Газеты и слухи перекладывали вину за случившееся с одной головы на другую.Власти, открещиваясь от обвинений, переругались между собой. Городской советополчился на мэра, тот обрушился на совет и конгресс в придачу. Правые вконгрессе бичевали мэра, совет и округ в целом.

История об истинных виновниках трагедии – шайке богатенькихюристов – произведет впечатление разорвавшейся бомбы. Клаузен, матерыйжурналист, дрожал от нетерпения ринуться в бой.

Засада, которую пресса готовила для “Дрейк энд Суини”, меняничуть не беспокоила. Фирма сама установила правила игры, когда неделей раньшерассказала кому-то из репортерской братии о моем аресте. Перед глазами стоялакартина, как Рафтер, простирая руки, убеждает сидящих в конференц-зале: да,необходимо немедленно оповестить прессу о его аресте, и хорошо бы отыскать вархивах фотографию преступника. Пусть сгорит со стыда. Пусть вернет досье!

Беседовать с Клаузеном мне было легко и просто.

Я подкатил к БАСН с опозданием на два часа.

Посетители терпеливо дожидались в коридоре. Кто-то дремал,кто-то шуршал газетой. Единственным недовольным оказался Эрни с ключами – у негобыл собственный график. Открыв дверь, он с кислой миной вручил мне список изтринадцати фамилий. Я сразу начал прием.

Поразительно, насколько быстро человек приспосабливается кобстоятельствам. Прошла неделя, а я уже не боялся получить пулю, не вспоминал обелизне своей кожи. Выслушав клиента, знал, что и как нужно делать. Даже внешнея изменился: недельная бородка, волосы по уши, неглаженые брюки цвета хаки,помятый блейзер, свободно болтающийся галстук. Кроссовки не разваливались, нобыли близки к этому. Не хватает очков в тонкой стальной оправе – с ними любойпризнает во мне юриста, работающего ради идеи, а не за презренный металл.

Клиентов, впрочем, мой вид не волновал. К списку прибавилисьчетыре человека, и на протяжении последующих пяти часов я забыл о “Дрейк эндСуини”. Не вспоминал и о Клер – к моему стыду, это оказалось очень просто. ДажеГектор с поездкой в Чикаго вылетели из головы.

А вот отвязаться от Руби Саймон не выходило. Рассказ каждогоклиента ассоциировался у меня с ее судьбой. Я не опасался за ее жизнь – наулице Руби как рыба в воде. Я гадал, что заставило ее убежать из уютного номерас телевизором и душем – неужели брошенный автомобиль?

Наркотик – единственно правильный ответ. Крэк манил ее, какмагнит, и выйти из поля его притяжения для нее оказалось невозможным.

Но если мне не удалось продержать Руби в нормальнойобстановке и трех ночей, то как же я сумею помочь ей избавиться от наркотиков?

Похоже, от меня здесь ничего не зависит.

* * *

Ближе к вечеру телефон нарушил монотонность рабочего дня.Дела привели Уорнера в Вашингтон. Он позвонил бы раньше, да не знал моегонового номера. Теперь знает.

Где бы нам поужинать? Платит, разумеется, он. Приятельрассказывал ему о новом ресторане – “Дэнни Ос”. Еда фантастическая!